Аверченко Аркадий: Дурацкое положение (Рассказ жестокого человека)

ДУРАЦКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ
(Рассказ жестокого человека)

Полина Черкесова снимала крошечный флигелек в глубине большого двора и жила в двух комнатках совершенно одна.

- Здравствуйте, - сказал я, здороваясь. - Какое землетрясение случилось с вами?

Она бледно улыбнулась и усадила меня на оттоманку. Села напротив и, разглядывая собственные руки, сказала:

- Я вас позвала на минутку. Я знаю, вы всегда относились ко мне хорошо, и, я думаю, не сочтете навязчивостью то, что я втайне называю вас своим другом. Как вы знаете, у меня друзей, вообще, нет... Ну, вот. В последний раз мне захотелось увидеть дружеское лицо.

- Как - в последний раз? - удивился я.

- Так. Через несколько минут, когда вы уйдете, меня уже не будет на свете.

Я вскочил и схватил ее за руку.

- В своем ли вы уме?!.

Она с тихой улыбкой покачала головой и указала на ящик письменного стола.

- Пузырек уже заготовлен. Надеюсь, вы не будете отговаривать и препятствовать мне. Это решение не случайное, а продуманное в течение долгого времени.

- Да почему? - сердито закричал я. - Что за глупости? Что случилось?

- Особенного ничего. Тоска, одиночество, ничего впереди. О смерти я мечтаю, как об избавлении. И потом - знаете что? Не будем отравлять последних минут пустыми и пошлыми уговорами и спорами. Мне сейчас так хорошо, так легко.

Человек стоит на берегу тихой речки и, вдыхая запах травы, безмятежно любуется видом залитой солнцем полянки и темносинего дальнего леса на горизонте. Кто-то подкрадывается сзади и вдруг с размаху ударяет созерцателя палкой по затылку.

- Ну, бросьте! - сказал я неопределенно. - Сейчас просто у вас плохое настроение, а пройдет - и все опять будет хорошо. Здоровая, интересная, молодая женщина - и вдруг такие мрачности. Как не стыдно?! Хотите - пойдем нынче вечером в театр?

Она усмехнулась.

- Театр... Ах, как вы меня не понимаете! Теперь театры и люди, и все человечество так далеко от меня. Знаете, меня даже уже немного интересует, что там?

Я совершенно не знал - какого тона мне нужно держаться. Уговаривать - она на уговоры отвечала только снисходительным покачиванием головы. Принять это все в шутку и, поболтав пять минут о пустяках, уйти, - а вдруг она в самом деле, после моего ухода выкинет какую-нибудь непоправимую глупость.

У меня даже мелькнула неопределенная, бесформенная мысль побежать в участок и заявить обо всем околоточному.

- Довольно! - сурово крикнул я. - Все это глупости. Мы сейчас это прекратим.

Я подскочил к письменному столу, выдвинул ящик, схватил какую-то бутылочку с аптекарским ярлыком и через открытое окно вышвырнул ее на каменные плиты двора.

- Что вы делаете? - испуганно вскрикнула она, но сейчас же успокоилась:

- Ребенок! Неужели вы думаете, что дело в этой бутылочке. Через десять минут у меня будет другая, - аптека, ведь, в двух шагах.

- Я пойду в аптеку и сделаю заявление, чтобы вам ничего не отпускали.

- Всех аптек не обойдете... Да и, кроме того, у меня в надежном месте припрятан револьвер на самый крайний случай... А веревка? Неужели вы будете сейчас сдирать все шнурки от портьер...

- Зачем вы меня мучаете, - закричал я. - Зачем вы меня позвали?!

- В последний же раз! Неужели вам так трудно пожертвовать одним единственным часочком. Подумайте: ведь всю вашу остальную жизнь никогда, никогда не отниму больше у вас времени.

Мы замолчали. Она сидела в кресле, подперев ладонью щеку, я метался по комнате...

- Я не допущу этого! Я не уйду отсюда. Я не могу допустить, чтобы человек погибал у меня на глазах...

- Ах, - возразила она, - не сегодня, так завтра. Днем раньше, днем позже - это не имеет никакого значения.

- Уйти, что ли? - подумал я. - Кстати, старик-бухгалтер, вероятно, уже рвет и мечет, ожидая меня. Ему нет ведь дела до таких вещей. Вместо часа прошло уже полтора... Гм! Может быть, попросить ее обождать до вечера... Глупо как-то.

- Послушайте, - нерешительно сказал я. - Подождите меня до вечера - я хочу поговорить с вами. Ради Бога. Ладно?

Она печально улыбнулась.

- Вам скучно со мной?

Я хотел сказать, что дело не в скуке, а просто истек срок моего отпуска и бухгалтер меня заест за то, что я запоздаю со списком дебиторов.

- Вам все неважно, - зазвучал у меня в ушах скрипучий голос бухгалтера. - По списку дебиторов нужно сделать к 15-му распределение платежей, а вы, проклятый лентяй, и ухом не ведете.

- Ну, слушайте, - ласково и задушевно сказал я, беря Полину за руку. - Ведь вы этого не сделаете, да? Ну, успокойте меня... В жизни еще может быть столько хороших минут... Обещайте, что мы вечером увидимся!

Она вяло покачала головой:

- К чему? Лучше теперь же покончить - и ладно!

- Проклятая баба, - подумал я. - Вот-то послал мне Господь удовольствие.

Жалость легко и без боя уступила в сердце моем место злости и ненависти к этой женщине. Сердце сделалось жесткое, как камень.

- Не понимаю я этих людей, - думал я. - Хочешь отравиться - сделай это без грома и шума, без оповещений и освещений бенгальским огнем. Нет, ей обязательно нужно поломаться перед этим, оповестить друзей и знакомых... Она бы еще золотообрезные карточки разослала: "Полина Владимировна Черкесова просит друзей и знакомых на soirée по случаю предстоящего самоубийства через отравление"...

Она сидела в прежней позе, задумчиво опершись на руку и глядя в стену.

- Уйти, - гудело у меня в мозгу. - Но как уйти? Обыкновенно это не представляет никаких затруднений.

Сидишь, сидишь, потом зашевелишься, озабоченно взглянешь на часы и скажешь, вставая: "ну, я пошел"... или "ну, поползем, что ли"...

- Куда ж вы, - говорит хозяин. - Посидите еще.

- Нет, надо. Я и так уж засиделся. Завтра, надеюсь, увидимся в клубе или в театре... Да...

И расстаешься довольный, смягчивший неловкость разлуки перспективой завтрашнего свидания. Я вздохнул и подошел к Полине.

- Ну? Обещаете меня ждать вечером? Даете честное слово?

- Честное слово надо сдержать, - пожала плечами хозяйка. - А я боюсь дать его. К чему эти отсрочки? Отговорить меня не может никто в мире. Позвольте... вы, может быть, спешите по делам? Так идите. Простимся - и я освобожу вас.

"Простимся" - екнуло сердце. - Нет, я никогда не был убийцей! Я не могу ее оставить одну.

- "Еще бы, - прошипел отравленный злостью голос бухгалтера. - Список дебиторов, значит, может подождать? Директор его будет делать? Или, может быть, швейцар? Если вам так трудно и тяжело служить - зачем себя насиловать. Гораздо честнее уйти и не вредить делу".

Две, три, четыре минуты протекли в нудном, тянущем за душу молчании...

Ах, надо же что-нибудь сказать, чтобы отвлечь эту сумасшедшую!

- Прягина давно видели? - спросил я.

- Что? Прягина? Давно. Он, кажется, уехал.

- Что же, с ней и уехал? Или один?

Я ответил с излишней готовностью:

- Не знаю, но могу узнать. Хотите завтра узнаю и сообщу вам. Ладно?

- Нет, зачем же. Мне это не нужно. И потом, завтра! (она иронически улыбнулась). Вы, кажется, все думаете, что я шутила все это время?

- Ах, не говорите мне об этом!!

Я обвел комнату тоскливым взором и обратил внимание на пятно сырости, проступившее в углу стены, на обоях. Сказать ей об этом, посоветовать переменить квартиру? Она, конечно, улыбнется своей проклятой улыбкой и скажет: "к чему"?

Стенные часы пробили половину третьего.

Это была жестокая мысль, но она пришла мне в голову:

"Тебе-то хорошо: решила отравиться и спокойна! Сидишь... Никуда тебе не надо спешить и никто тебе ничего не скажет, не поднимет скандала... А я, все-таки, с головой сижу в этой проклятой жизни, и завтра мне будет за сегодняшнюю неявку такая головомойка, что подумать страшно"!

- Ну, не будьте таким скучным, - ласково сказала будущая самоубийца. - Хотите чаю? Самовар стоит горячий.

- Ах, до чаю ли мне! - нервно закричал я.

- Почему? Чай, все-таки, хорошая вещь.

Она пошла в другую комнату и вернулась с двумя стаканами чаю.

В голову мне лезли только жестокие, чисто механические мысли.

- Сама травиться хочет, умирать собралась, а сама чай пьет. А на службу я уже так опоздал, что и являться не стоит! Я-то, вот, опоздаю, попаду в историю, а ты, может быть, и не отравишься совсем. Да и странно это как-то. Самоубийство такая интимная вещь, что приглашать в это время гостя и заниматься чаепитием, по меньшей мере, глупо и бестактно! И, кроме того, нужно было бы иметь элементарную догадливость и такт... Раз я прошу отложить до вечера, могла бы пообещать мне это, - чтобы я ушел успокоенный, с чистой совестью. А там можешь и не держать своего слова - твое дело. Но нельзя же меня, черт возьми, меня ставить в такое положение, что - уйти невозможно, а сидеть бесполезно.

- Полина Владимировна! - тихо и проникновенно сказал я. - Вы жестоки. Подумали ли вы, кроме себя, и обо мне. В какое ставите вы меня положение... Чего вы от меня ожидали? Неужели, думали, что я, услышав о вашем решении, хладнокровно кивну головой и скажу: "Ах, так. Ну, что ж делать... Раз решено - так тому и быть. Травитесь, а мне спешить на службу нужно, меня бухгалтер ждет". Поцелую вашу ручку, расшаркаюсь и уеду, оставив вас, наливающей себе в стакан какого-нибудь смертельного зелья. Не могу же я этого сделать!

- Ради Бога, простите! Я знаю, что это вас нервирует, но, неужели, мое последнее, предсмертное желание - увидеть дружеское лицо - так тяжело для вас? На вашей совести ведь ничего не будет, раз я уже решила сделать это. Вот взглянула на вас, поговорила - и теперь вы можете спокойно уехать, удовлетворенный тем, что скрасили своему ближнему последние минуты.

- Вот дерево-то, - с бешеной злобой подумал я.

"Зачем разглаживать платок, зачем чистить платье, если думаешь умирать?! Что за суетность"...

"Надо уходить"! - внутренне решил я.

"формула перехода к очередным делам" не приходила мне в голову. "Ну-с, я пошел"? - Пусто и не соответствует моменту. "Ну-с, прощайте, царство вам небесное"?.. Это логически самое здравое, но кто ж так говорит?

Я выбрал среднее.

До свиданья.

-- Прощайте! - сказала она не менее значительно. - Постойте, я вам дам что-нибудь на память обо мне. Вот, разве кольцо. Оно вам на мизинец будет впору. Все-таки изредка вспомните...

Я швырнул кольцо на пол и выскочил из передней с тяжелым стоном:

Выбежав на улицу, я зашагал медленнее.

Шел и думал:

"Мог ли я сделать что-нибудь другое? И если бы я сидел до самого вечера - никакого толку из этого бы не вышло. Раз она относится к этому так спокойно - почему я должен страдать и подвергаться неприятностям"?

А неприятность будет:

"Конечно, я так и знал, отпросились на час, а исчезли на четыре... Я думаю, что до конца месяца вы дотянете, а там"...

И я незаметно окунулся с головой в омут мелких житейских мыслей и гаданий об ожидающих меня передрягах.

Это было восемь лет тому назад.