Ликвидация

ЛИКВИДАЦИЯ

Вызванные в участок обыватели, сидели на деревянном диванчике, тесно прижавшись друг к другу, и недоумевали.

- Может, налог новый хотят объявить?

- Хватили. Для этого и вызывать не станут. Просто - возьмут.

- А то, может, распоряжение какое-нибудь... Что, мол, на основании чрезвычайной охраны, предлагается жителям не иметь при себе и употреблять в пищу - ничего круглого. Вроде, как на праздник Иоанна Крестителя.

- Да зачем же это?

- Мало ли. А то еще: при наличии признаков, кои знаменуют приращение семейства - заблаговременно выбирать на этот предмет из соответствующих учреждений необходимые документы, как-то: метрику, пачпорт и всякое такое.

- Вы скажете! А пол как же? А возраст?

- Можно беленькие штучки такие в пачпорте оставлять, пробельчики...

Во взорах виднелась тоска неизвестности.

- Господи! Скорее бы уж...

- Васятка! Ты, может быть, грешен чем?

- Чем же, Микита Кузьмич?!

- Бомбов не стряпаешь ли, часом?

- Господи, Боже ты мой! Скажут этакое. Я и во сне их не вижу.

- Ребята! Может быть, кто газетой балуется?

Солидный обыватель Ихневмонов вытащил из кармана газету и потряс ею в воздухе:

- "Голос Москвы".

- Книга, может, у кого?

Другой обыватель сконфуженно вытащил из кармана книжку и помотал перед носом соседей:

- "Джон Вильсон, известный сыщик. Шулер - убийца игроков".

Хотя ничего крамольного в книжке не было, но все, от скуки, обратили на нее внимание.

- Любопытное сочинение. Дозвольте, ваша милость, читнуть в ее.

- Правильно. Читай, Иван Диомидыч!

Скоро в передней участка зазвучал ровный, монотонный, без остановок, голос чтеца:

- В предместье Лондона Уайт-Чапель жил негоциант Эдуард Гаррисон. В одну туманную ночь в его квартире происходило вот что: какой-то замаскированный незнакомец, держа револьвер перед почтенным негоциантом, восклицал: где спрятаны твои банковые билеты, а то буду стрелять. - Негодяй, - воскликнул негоциант, - ты за это поплатишься...

Дверь отворилась и быстрой походкой, хмуря брови, вошел к заслушавшимся гражданам околоточный. Все встали.

- Изволили звать нас?

- Да-с. Изволил-с звать-с!

Молнии сверкали и сыпались из надзирателевых глаз так страшно, что у всех сердце екнуло.

- А ну-ка ты, как тебя... Иван Петров?

Околоточный поманил пальцем:

- Подойди-ка сюда. Подойди-ка...

Потом околоточный взглянул на какую-то бумажку, бывшую у него в руках, и спросил:

- А не скажешь-ли ты, Иван Петров, что ты делал 15 октября 1905 года в шесть часов пятнадцать минут вечера?

Иван Петров согнал с лица выражение ужаса и сделал вид, что задумался.

- Ну?

- Ваше благородие! Разве можно припомнить!

Околоточный сардонически захохотал.

- Еще бы! И не припомнишь ли ты, кто это 15 октября в шесть часов пятнадцать минут вечера аплодировал на митинге оратору по восхвалению забастовок и кричал ему после речи: "Правильно, товарищ Демьян! Лупи дальше!"

Мертвенно бледный стоял Иван Петров и беззвучно шевелил белыми губами.

- Ваше благородие! Нешто я... За что ж теперь-то... Четыре года прошло... Неужто вспоминать. Время такое было...

- Ага! Время такое? А ты знаешь, милый, чем это пахнет?

Иван Петров чистосердечно заявил, что не знает.

- Восхваление преступных деяний, натравливание... возбуждение...

- Господи! Нешто я один тогда? Все были. И Васятка вот был, и Микита Кузьмич...

- Те-те-те! Постой - запишу. Микита Кузьмич, говоришь? Василий... как тебя?

- Ам... блям... бу-бу-бу...

Кто-то в углу истово перекрестился. Кто-то заплакал.

- Плакать после будете, - сухо сказал околоточный. - Иван Диомидов Лобзиков. Что вы делали в ночь с 17 на 18 октября 1905 года в трактире Трындина?

- Я-с... Ваше благородие! Ежели пьян был...

- Нет, ты не был пьян. А ты будешь привлечен за то, что собирал подписи под благодарственной телеграммой графу Витте и говорил слова: "Пью сие пиво за восстановление революционно-социалистической монархии народного благоустройства"... У нас, голубчик, все записано! Сознаешься?

- Казанская Божья Матерь! Микола Милостивый! Нешто упомнишь...

- Хорошо-с. Следствие это выяснит. Василий Васильев! Может быть, во избежание утомительного судебного следствия, ты скажешь нам, какую газету читал ты в десять с половиной часов утра 21 октября 1905 года, сидя на конке Ивановская-Дворянская?

- Ваше бл... Мало ли тогда... Действительно что... Припоминаю. Будучи тогда на конке-то, читал "Начало". Помню, ваше благородие, потому, что вы тогда сидели насупротив меня и читали "Новую Жизнь", издание господина Горького.

- Дурак! Мало ли что читал... Почем ты знаешь, для чего я читал? Я лицо должностное.

- Ваше благородие! Тогда у всех было "Начало"...

Надзиратель улыбнулся.

- Тогда было начало, а теперь - конец. То-то. Кто еще остался? Игнат Дубинин? Не припомнил ли бы ты, Игнат Дубинин, на что ты любовался с веселым лицом восемнадцатого октября 1905 года? И кто сказал тогда же с веселым лицом нелепую, оскорбительную для великого прошлого России фразу: "Вот теперь мы вздохнем свободно!" Ага! Теперь вздыхаете?

Когда закованную в кандалы группу лиц, состоящую из Ивана Петрова, Василия Васильева, Ивана Лобзикова, Никиты Кузьмина и Игната Дубинина, вели по улицам города, одна старуха, указывая на них кривым пальцем, рассказывала толстому лавочнику:

- Креста на них нет! Из восьми душ семью вырезали, бумажки делали и под четырех начальников по бомбе бросили! Сичас помереть!!

Примечания

.. на праздник Иоанна Крестителя. и, по требованию Саломеи, Ирод велел отрубить ему голову.