РОМАН ДВУХ ХОРОШИХ ЛЮДЕЙ
На свете можно встретить много несообразностей, но одна из величайших несообразностей - это способ писателей всего мира сочинять романы.
Самые знаменитые романисты не могли уберечься от того, чтобы не попасть впросак самым позорным образом.
Иной такой господинчик сидит-сидит, пишет-пишет, и, наконец, вздохнув с облегчением, выводит крупными буквами:
- Эпилог.
Знаете ли, чем он заканчивает роман?
"Наконец-то, после долгих несчастий и злоключений, эта влюбленная парочка соединилась. Закончим же наш роман немногими словами: свадьба происходила в скромной деревенской церковке; венчал старый священник с дребезжащим голосом - после чего молодожены уехали за границу".
"Закончим же наш роман"... О, Боже ты мой! Да ведь с этого начинать роман нужно.
Скромная церковка и дребезжащий священник - это пролог, а не эпилог.
Подумаешь, большая важность, что девушка до свадьбы претерпела много злоключений (корыстолюбивый опекун заточил ее в свой мрачный дом на краю города, откуда отважный жених выкрал заключенную и, переодев в мужское платье, увез к своему другу, жена которого, будучи тайно влюблена в отважного молодого человека, пыталась отравить невестку, но по ошибке яд выпил муж и т. д.). Это не роман. Настоящий роман всегда должен начаться после свадьбы.
Когда я захлопывал книгу, дойдя до заключительного венчанья в деревенской церковке при помощи дребезжащего священника - тут-то моя голова и начинала работать.
Как они поехали за границу? Что с ними было через год? Не было ли так, что отважный молодой человек, вступив во второй год супружества, таскал по кабинету за волосы предмет своих былых стремлений, а она, бедняжка, уже два раза навещала квартиру молодого графа, прожигателя жизни, с которым познакомилась тайком от мужа...
Может быть, через три месяца после свадьбы он говорил с еле скрываемым отвращением:
- Послушай, если ты будешь целовать в морду свою паршивую собачонку, я вышвырну ее за окно.
- Да? А то, что ты по целым дням сосешь свои зловонные сигары - это ничего? Я думала, что люблю человека, а не дымовую трубу!
- Сигара не собака - от нее не заразишься какой-нибудь накожной болезнью.
- А зато от моей собаки не идет дым и не отравляет моих легких, которые и так, кажется, не особенно крепки.
- Подумаешь, страдалица какая! Умирающая Травиата.
- А ты дымишь и остришь одинаково - как самоварная труба... и т. д.
Наивные романисты забывают, что они описывают жизнь своих героев только на протяжении двух - много трех - лет, - именно, те годы, когда характер еще не сложился.
Характер же не сложился потому, что героям некогда - они, как сумасшедшие, носятся друг за другом на протяжении десятков и сотен страниц.
Три года молодого, доверчивого человека и наивной пылкой влюбленной в мечту дурочки - какой это пустяк в сравнении с долгими годами последующей жизни, десятками лет, громадным необозримым полем...
будет в этом доме? Поглазев на работу и отойдя к своим делам, читатель никогда этого не узнает, что это за дом? Касса ссуд, сиропитательный приют, полицейский участок или притон разврата?
-----
Такое большое предисловие мне понадобилось для маленького диалога, который без вышенаписанного, может быть, показался бы читателю чудовищным, невероятным, лживым.
Дело в том, что мне посчастливилось присутствовать при возникновении, развитии и конце романа между двумя моими друзьями - Синицыным и Картошевской - женой одного писателя.
Конечно, другой менее ленивый человек, чем я, сделал бы из нижеприведенного очень недурной толстый роман. А я ограничиваюсь тем, что из этого воображаемого романа выбираю всего несколько фраз, связанных героями моего рассказа на протяжении года.
Может быть, было бы лучше каждый отрывок этого диалога, пометить числом, месяцем и выделить в отдельную главу; но я, по присущей мне безалаберности, сваливаю все в одну кучу, сохранив только хронологическую постепенность.
Вот что слышал я на протяжении года:
--... Нас сейчас познакомили, но я, простите, не расслышала вашей фамилии.
- Синицын, Андрей Николаевич.
- Спасибо. А я Картошевская, Евгения Евгеньевна.
--... Опять я вас встречаю, Евгения Евгеньевна. Здравствуйте! Я вас очень рад видеть.
- Серьезно? Это не фраза? Почему вы меня рады видеть?
- Тот разговор, который мы вели в день первого знакомства, произвел на меня очень сильное впечатление.
- Однако вы со мной тогда спорили. За это вам ничего бы не стоило говорить, ну, да Бог с вами - я тоже очень рада, очень рада видеть вас.
- Очень?
- О-чень!
--... Знаете, что? Вы не примете моих слов в дурную сторону? Который это раз мы сегодня с вами встречаемся?
- Четвертый.
- О, Боже! А я думала, что мы уже давно-давно знакомы... Так вот что: нам лучше не встречаться!
- Но это невозможно! Я никогда не соглашусь на это.
- И тем не менее, это необходимо. Так будет лучше для вас и... для меня!
- Но я сойду с ума! Евгения...
- Тссс! Прощайте. Поцелуйте руку - и конец. Сюда идут. Прощайте.
--... Наконец-то ты пришла!. Разве можно запаздывать на целых восемь минут!
- Сокровище мое! Снимай скорее шляпу и рассказывай, что делал вчера?
- Были на вечере у Бремерова.
- Кто был из мужчин?
- Кто? Гм... Ха-ха-ха! Ты можешь представить - я ведь не помню! Так это меня интересует, что я даже не запомнила.
- А о ком же ты думала?
- О ко-о-ом? Догадайся.
- Моя бесценная! За... знаешь, когда ты меня целуешь - сердце мое обливается теплой кровью, и я лечу в какую-то глубокую, преглубокую, сладкую пропасть.
- Смотри-ка! Я тебе, кажется, поцеловала руку! Никому из мужчин я этого не могла бы сделать.
- А я... мне хочется сейчас умереть.
- Живи!!!
--... Ну как живешь, мой Андрей Первозванный?
- Был вчера на вечере у Бремерова.
- Кто был из знакомых?
- Кто? Гм... Если не ошибаюсь, Мохначева, Петкевичи...
- Ха-ха-ха!!.. Ох, не могу!
- Что такое?
- Моя радость, ведь Мохначева была у нас, а Петкевичи уже месяц, как за границей.
- Да? Ну, черт с ними. Я, признаться, ходил, как помешанный. Подумай - ты не была у меня целых 26 часов.
--... Милая! Почему это ты вздохнула?
- Ах, знаешь! Я боюсь тебя потерять.
- Почему? Разве я давал повод?
- Нет... но когда ты целовал вчера Мохначевой руку, я чуть не упала в обморок... Что это за дурацкий обычай - целование рук!
- Да, но это принято.
--... Женя! Ты опять вздыхаешь? Почему?
- Почему? Эта Мохначева... опять...
- Женя, стыдись! Официальный поцелуй руки...
- Я не о поцелуе говорю; но ты вчера с ней говорил минут восемь...
- Ах, но не виноват же я, что она завела длиннейший разговор о своей коллекции вышивок.
- Скажи, у тебя с ней нет... связи?
- Боже... каки-и-е мы глу-у-упенькие...
--... Послушай, Женя! Я должен с тобой серьезно поговорить. Может быть, для тебя это незаметно, но я видел, как ты за за ужином определенно кокетничала с Бремеровым.
- Я? Кокетничала? Ну, знаешь, во всяком случае, я по три раза рук ему при прощаньи не целовала и зацепившуюся за кресло юбку не отцепляла.
- Вероятно, потому, что у него нет юбки.
- Не остри! Шуточкой легко отделаться. Знай, что если ты не оставишь эту тварь...
- Женя!
- Если ты ее не оставишь в покое, я сегодня же поеду кататься с Бремеровым! Слышишь?
- Да? Как это ясно: просто тебе хочется поехать с этим дураком кататься и ты почему-то выискиваешь предлог... Обливаешь грязью безвинную женщину...
- Заступайся, заступайся! Может быть, ты еще прибьешь меня? Конечно, раз она тебе дороже... для тебя - все...
- Куда?!!
- Это не ваше дело!
- Не к нему ли ты сейчас летишь? Условились?
- Вас это совершенно не касается; я женщина свободная...
- А муж?
- Ха-ха! Не будете ли вы теперь защищать его интересы? Знаете - вы комик! Надеюсь, после всего, что вами сказано...
- Женя! За что ты меня мучаешь?
- Я? Вас? За мою-то любовь...
- О, Боже! Значит, ты меня любишь? Я так истосковался по твоим губкам, щечкам... Еще раз! Поцелуй крепче!
- Мой ненаглядный! Я так страдала... Думаю, сидит там у своей Мохначевой.
- Женя! Опять? Я же ничего не говорю о твоем Бремерове.
- Мой Бремеров? Во всяком случае, он в тысячу раз порядочнее этой развратной бабенки... Симпатичный, воспитанный...
- Ах, так? Почему же ты не пойдешь к нему, если он такой гениальный... Мохначева, конечно, не блещет такими достоинствами, но...
- "Но, но"...?! Если ты так ее восхваляешь, так знай же: Бремер мне вчера присылал цветы! Розы!
- Ну, что ж... Мохначева получит их завтра! И розы и хризантемы...
- Да? Ну, знаешь ли... Едва ли ты достанешь такие хризантемы, какие присылал мне в прошлом году Ростковский...
- Я тебя уже просил этого имени не упоминать!! Я ведь не вспоминаю о Верочке Кребс!
- Верочка Кребс? Да у нее нога величиной с мою шляпу. Ростковский стройный, изящный и иногда посмотрит так, что...
- Да, милая? Так зачем же дело стало? Пиши ему, телеграфируй, чтобы он приехал... Боже! Как я не оценил Катерины Михайловны! Это был ангел...
- Не такой, во всяком случае, как Ростковский...
- И поцелуйся с ним!
- Я уже поцеловалась. Он, вероятно, лучше целуется, чем твоя Катерина Михеевна!
- Михайловна!
- Не прикажешь ли мне помнить имена всех твоих любовниц? Знаешь что? Мне это смертельно надоело...
- Ну, и ладно. Чего же лучше!
- Ах, так? Не будете ли вы добры вернуть мне мои карточки? Они вам теперь ведь не нужны.
- Конечно. Прикажете вам их вернуть или прямо переслать тому счастливцу, который...
- Стыдитесь! Глаша, проводите Андрея Николаевича...
-----
такой изящный солидно-опрятный вид. Электрический свет дробится на бокалах и пышно освещает нетронутые салфетки...
Посмотрите на тот же стол, когда гости насытились. - Культурные гости, а кажется, будто по столу прошел отряд печенегов. Тарелки измазаны, скатерть облита соусом и вином. Увядшие цветы роняют лепестки на развороченные, скомканные закуски, и электрические лампы заливают беспощадным светом всю эту мерзость...
Приходят лакеи и - доедают остатки.
Любовь - ау! Где ты?