Драма в семье Бырдиных
В богатых апартаментах графа Бырдина раздался болезненный стон.
С расширенными от ужаса глазами, схватившись за голову, застыл граф, и его взгляд — взгляд помешанного — блуждал по странице развернутого иллюстрированного журнала.
— Да, это так, — глухо произнес он. — Сомнений быть не может!
Испустив проклятие, граф схватил журнал и помчался с ним в будуар графини.
* * *
Графиня Бырдина — красавица роскошного телосложения - лежала на изящной козетке и читала роман в желтой обертке, из французского быта.
Её высокая пышная грудь, как волна в прилив, вздымалась легким дыханием, белые полные руки соперничали нежностью с легкой воздушной материей пеньюара, a волнистая линия ведер свела бы с ума самого записного анахорета.
Вот какова была графиня Бырдина!
* * *
Как вихрь, ворвался несчастный граф в будуар жены.
— Полюбуйтесь! — со стоном произнес граф (они не забывались даже, когда были с глазу на глаз и называли друг друга всегда на «вы»). — Полюбуйтесь. Читали?!
— Что такое? — привстала встревоженная графиня. — Какое-нибудь несчастье?
— Да уж… счастьем назвать это трудно! — горько произнес граф.
Графиня судорожно схватила журнал и на великолепном французском языке прочла указанное мужем место:
— «В предстоящем зимнем сезоне модными сделаются опять худые женщины. Полные фигуры, так нашумевшие в прошлом сезоне, по всем признакам, несомненно, должны выйти из моды».
Её потупленный взор остановился на туфельках полной прекрасной ножки её, нескромно обнаженной пеньюаром больше, чем нужно…
С туфелек взор перешел на колени, на прекрасный достойный резца Праксителя стан, и замер этот взор на высокой волнующейся груди.
И болезненный стон вырвался у графини. Как подкошенная, склонилась она к ногам графа, обнимая его колени. Момент был такой ужасный, что оба, сами того не замечая, перешли на «ты».
— Простишь ли ты меня, любимый?! Пойми же, что я не виновата!! О, не покидай меня!
— О, не гляди так! — простонала графиня… — Ну, хочешь уйдем от света! Я последую за тобой, куда угодно.
— Ха-ха-ха! — болезненно рассмеялся граф — «куда угодно»… Но, ведь, и мода эта проникнет куда угодно. Нигде не найдем мы места, где на нас бы смотрели без насмешки и язвительности. Всеми презираемые, будем мы влачить бремя нашей жизни. О, Боже! Как тяжело!!
— Послушай… — робко прошептала графиня. — А, может быть, все обойдется…
— Обойдется? — сардонически усмехнулся граф. — Скажи: считался ли до сих пор наш дом самым светским, самым модным в столице?
— О, да! — вырвалось у графини.
— Чем же теперь будут считать наш дом, если я покажу им хозяйку, в самом начале сезона уже вышедшей из моды, как шляпка на голове свояченицы устьсысольского околоточного?! Что вы на это скажете, графиня?
— О, не презирай меня, — зарыдала графиня. — Я постараюсь, я… я сделаю все, чтобы похудеть…
Граф молча встал, холодно поцеловал жену в лоб и вышел из будуара.
* * *
Заведующая «институтом красоты» встретила графа Бырдина очень радостно, но сейчас же осеклась, увидев его мрачное расстроенное лицо.
— Граф! — вскричала она. — Ваша супруга…
— Увы! — глухо произнес граф.
Он вынул журнал, показал его притихшей хозяйке и потом, сложив умоляюще руки, простонал:
— Вы! На вас вся надежда! Помогите…
После долгого раздумья и перелистывания десятка специальных книг, заведующая «институтом» вздохнула и решительно произнесла:
— Выход один: вашей жене нужно похудеть.
— Но как? Как?
— Одного режима и диеты мало. Вам нужно еще почаще ее огорчать…
— Хорошо, — произнес граф, и мучительная, страдальческая складка залегла на челе его. — Будет исполнено. Я люблю ее, но… будет исполнено!
* * *
В тот же день граф, зайдя к жене, уселся на краю козетки и безо всяких предисловий начал:
— Подвинься, чего тут разлеглась!
— Граф! — кротко сказала жена. — Опомнитесь!..
— Я уже сорок лет, как граф, — сурово прорычал граф. — Но до сих. пор не понимаю: как это люди могут целыми днями валяться на козетках, ровно ни черта не делая, кроме чтения глупейших романов.
Графиня тихо заплакала.
— Да право! Работать нужно, матушка, хлеб зарабатывать, a не висеть на шее у мужа.
— Граф! Что вы говорите! Ведь у нас около трехсот тысяч годового дохода… зачем же мне работать?
— Зачем? А затем, что ты дура, вот и все.
— Граф!?!!..
— Вот ты мне еще похнычешь!.. Дам по башке, так перестанешь хныкать.
Граф встал, холодно сложил на груди руки и сказал:
— Да, кстати! Я завел вчера любовницу, так ты тово… не очень-то много о себе воображай. Красивая канашка. Хо-хо-хо!
— Граф!!
— Заладила сорока Якова: граф да граф! Думаю начать пить, a вечером поеду в клуб. Начну от нечего делать нечисто играть. Выиграю деньги и обеспечу своих незаконных ребят. Восемь-то ртов — все есть хотят! Не хнычь, тебе говорят! Давно я тебя за косы не таскал, подлюку?!
Пробормотав гнусное проклятие, граф выбежал из будуара. И тут на лице его написалось страшное страдание.
— О, моя бедная! О, моя любимая, — шептали его побледневшие уста. — Для нашего общего блага делаю я это.
* * *
Точно тень, бродила бледная похудевшая графиня по своим обширным апартаментам. Робко поглядывала она на двери кабинета мужа, но войти боялась…
Встретила слугу Григория, стиравшего пыль с золоченых кресел.
— Григорий, барин у себя?
— А чёрт его знает, — отвечал Григорий, сплевывая на ковер. — Что я сторож ему, что ли?
— Григорий! Вы пьяны?
— Не на твои деньги напился! Тоже фря выискалась. Видали мы таких! Почище даже видали.
— Ульян! Степан! Дорофей! возьмите Григория — он пьян.
— Сдурели вы, что ли, матушка, — наставительно сказал старый с седыми бакенами дворецкий Ульян, входя в гостиную. — Кричит тут, сама не знает, чего. Нечего тут болтаться, вишь, человек работает! Ступай себе в будувар, пока не попало.
Вне себя от гнева, сверкая глазами, влетела графиня в кабинет графа, писавшего какие-то письма.
— Это еще что такое?! — взревел граф, бросая в жену тяжелым пресс-папье. — Вон отсюда!! Всякие тут еще будут ходить. Пошла, пошла, ведьма киевская!
И когда жена, рыдая, убежала, граф с мучительным вздохом снова обратился к письмам…
Он писал:
«Уважаемая баронесса! К сожалению, должен сказать вам, что двери нашего дома для вас закрыты. После всего происшедшего (не буду о сем распространяться) ваше появление на наших вечерах было бы оскорблением нашего дома. Граф Бырдин».
«Княгиня! Надеюсь, вы сами поймете, что вам бывать у нас неудобно. Почему? Не буду объяснять чтобы еще больше не обидеть вас. Так-то-с! Граф Бырдин».
— Хорошие они обе, — печально прошептал граф. — Обе хорошие — и баронесса, и княгиня. — Но что же делать, если в них пудов по пяти слишком.
А графиня таяла, как свеча. Даже сам граф Бырдин стал поглядывать на нее одобрительно и однажды даже похлопал по костлявому плечу. — Скелетик мой, — нежно прошептал он.
* * *
Жуткий нечеловеческий стон раздался в роскошных апартаментах графа.
Остановившимися от ужаса глазами глядел граф на страшные, роковые строки свежего номера иллюстрированного журнала…
Строки гласили:
«Как быстро меняется в наше время всесильная царица-мода! Только три месяца тому назад мы сообщали, что устанавливается прочная мода на худых женщин — и что же! Только три месяца продержалась эта мода и канула в вечность, уступив дорогу победоносному шествию женщин рубенсовского типа, с широкими мощными бедрами, круглыми плечами и полными круглыми руками. Avе, modеs еt robеs для полных женщин!!»
— Все погибло? — простонал граф. — Я отказал от дому рубенсовской баронессе и тициановской княгине, a они были бы украшением моего дома. Я извел жену, свел на нет её прекрасное пышное тело… Увы, мне! Поправить все? Но как? До сезона осталось 2 недели… Что скажут?!
Мужественной рукой вынул он из роскошного футляра остро-отточенную бритву…
* * *
Чье это хрипение там слышится? Чья алая кровь каплет на дорогой персидский ковер? Чьи ослабевшие руки судорожно хватаются за ножку кресла?
Графское это хрипение, графская кровь, графские руки… И не даром поэт писал: «Погиб поэт, невольник чести»… Спи спокойно!
* * *
* * *
Кладбище мирно дремлет… Тихо качают ивы над могилой своими печальными верхушками:
— Дурак ты, мол, дурак!..