СУХОЙ ПРАЗДНИК
(Неорождественский рассказ)
В зиму 1914 года по Рождестве Христовом - и даже более того, в первый день праздника Рождества Христова, к Пыниным пришел с визитом Кунин.
Пынин был умный человек; Кунин - глупый...
Может быть, этим последним свойством только и можно было объяснить ту непосредственность, с которой Кунин разлетелся с визитом к Пыниным.
Когда недоумевающая горничная открыла Кунину дверь он вошел, нарядный, пахнущий духами, розовый от декабрьского мороза.
- Здравствуйте, Луша, - воскликнул он, - с праздничком вас.
- Спасибо, - вздохнула Луша. - Что прикажете, барин?
- Ничего не прикажу, чудачка! С визитом пришел.
- Нешто вы доктором сделались? - спросила Луша, немного сбитая с толку.
- Зачем доктором?
- А с визитом-то. Которые из докторей, так, действительно, к больным...
- Да нет! Вот оригиналка-то? Понимаешь, я пришел с праздничным визитом. Как вообще. Как приходил в прошлом году, в позапрошлом.
- В позапрошлом? Извольте, я спрошу у барина.
- Да, да, конечно, доложи. Я тут подожду.
Снова оглядев его недоуменным взглядом, горничная ушла. Из гостиной послышались голоса:
- Кто там, Луша?
- Кунин господин - пришли.
- Ку-унин? Зачем?
- Не знаю. Говорят, к вам пришли; как в позапрошлом годе...
- Не могу знать. Мало ли что было.
- Бузя, - обратился Пынин к жене. - Ты не помнишь, зачем приходил к нам Кунин в позапрошлом году?
- Был он несколько раз, - призадумавшись, ответила жена. - А зачем заходил, - не помню.
- Странно... Праздник нынче, первый день Рождества, а он приходит. Луша! Может, ему что-нибудь нужно?
- А мне откуда знать?
- Может, ему что-нибудь экстренно понадобилось, - сказала жена. - Такое, что нельзя было отложить до после праздников, - вот он и пришел...
- Гм!.. Все может быть. Не на войну ли он едет? Луша! Он, Кунин этот, не в военном костюме?
- Нет-с, помилуйте. Во фраке, при белых перчатках, с цилиндром.
- Черт знает что. Я прямо-таки, теряю голову. Не предложение ли он приехал делать?..
- Ты скажешь тоже... Кому?!
- А? Кому-нибудь из нас.
- Умно. Если мне - так я замужем, тебе - так ты мужчина... Лиле? Так Лиля умерла когда еще... Зинке? - Зинке, положим, тринадцатый год, но все-таки...
- Луша! Пойди просто спроси его: по какому делу он приехал? Что ему нужно?
Исполнительная Луша повернулась на каблуках и вышла в переднюю.
- Что вам нужно? - спросила она, с тайным сочувствием глядя на пригорюнившегося в уголку передней Кунина.
- Как... что мне... нужно? Я с визитом пришел! Понимаешь? Теперь Рождество, - вот я и пришел.
- Вот вы и пришли? Ну мне что, - я скажу.
Снова вернулась в гостиную:
- Говорит, с визитом.
Супруги Пынины обменялись изумленным взглядом.
* * *
В прежнее время было так: едва в дверях гостиной показывается надушенный, сверкающий белизной накрахмаленного пластрона сорочки. Кунин, - как Пынин воздымал руки кверху и бросался, подобно тигру, на беззащитного Кунина:
- Дорогусечка! Вы ли? С праздничком... А, позвольте вас... Чмок! Чмок! Ну, что? Живеньки-здоровеньки? Ну, мой молодой друг, не будем терять золотого - времени, - к столу, к столу, к столу, - трижды к столу! Садитесь! Вам какой? Есть вишневая, есть сливович - крепкий, как собака, есть коньяк... Поросеночка? Икорки? Балычка? Колбаски? А ну, еще одну, старина, мой стариканушка славный, ста-ричище замечательный!.. Хе-хе...
Эти умилительные картины пестрой чередой пронеслись в голове Кунина, когда он переступил порог гостиной...
Увидев Кунина, Пынин сделал навстречу ему три шага и, широко раскрыв глаза, воскликнул:
- Сергей Николаевич? И во фраке? Чему это приписать столь торжественный вид?
- Помилуйте, ведь Рождество.
- Ну?
- Рождество, говорю.
- Так-с.
- Как же не надеть фрака!
- А зачем?
- Да с визитами-то - не в пиджаке же ездить?
- Ах, да! Вы с визитом? Так, так. Бывает.
Хозяин пожевал губами и с напряженной задумчивостью поглядел в окно.
Гость стоял против хозяина и всем своим видом показывал, что он чего-то ждет.
Помолчали так, стоя посреди сверкающей паркетом гостиной, переминаясь с ноги на ногу.
- Ну-с... вот, так, значит, - выдавил из себя хозяин тугие слова.
- Да-с, - подтвердил гость. - Праздничек, что называется.
- А вы, значит, с визитом?
Гость вздохнул.
- С визитом.
- Да-а, - сказал хозяин. - Дела!
- Как поживаете? - осведомился Кунин, придав этому несложному вопросу экспрессию лихорадочного любопытства.
- Да так все. Ни шатко, ни валко. А вы?
Кунин решил, что соврать будет вовсе не лишнее.
- Да что я! Был сейчас с визитом у Будаговых... (тут он уже соврал, - у Будаговых и не думал быть). Ну, конечно, дело праздничное, - по рюмочке того-сего, закусили.
- Ах, вы, значит, уже закусили? - подхватил хозяин, немного оживившись.
- Очень, очень мало, - подхватил гость, очень обеспокоенный. - Самую малость. Почти ничего и не ел. Так, только рюмку коньяку выпил, рюмочку водки.
- Да позвольте, - поднял брови хозяин. - Где они, Будаговы эти, могли достать коньяку, водки? Не может этого быть.
Кунин пожал плечами и принялся врать долго и противно, будто пропускную бумагу жевал:
- Не знаю, но нынче все достают. У Краткополовых я был, - там все есть, у Широкополовых... тоже... есть... Все так меня просили, угощали... А я все не хотел... "Нет, говорю не хочу, - увольте. Берегу себя!" "Ах что вы, Сергей Николаевич, для чего вы себя так бережете?" - "А вот, говорю, берегу себя для уважаемого, достойнейшего Николая Памфилыча". Это - вы, стало быть.
- Н-да-с, - промямлил хозяин, не отрывая глаз от закутанной в какую-то серую дрянь люстры. Так-с. Вот оно что. Спасибо на добром слове. А только, согласитесь сами, какой же нынче праздник, когда напитков - ни синь-пороха нет? Одна грусть.
- Да, - сказал гость. - Печально до чрезвычайности. А я, знаете, - мне предлагают и то, и се, а я говорю - нет-с! Не хочу обижать милейшего Николая Памфилыча.
- Ну, чего там... Я на это не обижаюсь.
- Все-таки, знаете... "Скушайте, говорят, и того-то, и этого-то", а я себе думаю: "да мне приятнее у Николая Памфилыча скушать какой-нибудь кусочек ветчинки, чем все эти ваши разносолы"...
- Так и подумали?
- Так и подумал.
- Пойдем, - сурово и несколько неожиданно сказал хозяин. - Я, конечно, никакого стола у себя не устраивал, но кусочек чего-нибудь найдется.
Пошли...
В дальней комнате, где жила раньше бедная родственница, умершая перед самыми праздниками, был накрыт стол. На закапанной соусом и супом скатерти стояли тарелки с ветчиной, обломком поросенка и селедкой, столь подозрительно короткой, что голову и хвост соединяли только два узеньких кусочка селедочного тела.
- Вот, - ткнул пальцем хозяин. - Ешьте!
- Селедка?
- Селедка. Что ж вы?.. Есть-то хотели...
- Я... сейчас.
Кунин оглядел комнату, подошел к цветку на окне, понюхал его и сказал многозначительно поглядывая на хозяина:
- Хороший цветочек. Одеколоном, как-будто пахнет.
- Чего ему одеколоном пахнуть? Обыкновенный фикус.
- Да? Замечательно. Дожди все нынче были. Что это, как будто поросенок цветочным одеколоном пахнет. Одеколон, тут на столе стоял, поблизости?
- Не, не стоял.
- А от вас чем-то тоже хорошо пахнет. Это уж, конечно, одеколон.
- Да.
- Хороший. Персидская сирень?
- Черт его знает. Не важно.
- Ага... A y меня, знаете, с утра голова болит, так что ужас.
- Дома бы вам посидеть нужно, не выходить. Еще простудитесь.
- Да нет: я думаю, если виски одеколоном потереть, так пройдет.
Хозяин с ненавистью заглянул в молящие глаза Кунина и отрывисто спросил:
- Дать?
- Чего?
- Одеколону-то. Виски натереть.
- Дайте, дайте мне, пожалуйста! Я немножко...
* * *
Хозяин принес пульверизатор с какой-то мутноватой жидкостью в тутылочке и сказал:
Кунин надел на вилку кусок полузасохшей селедки и жадно открыл рот.
- Брызгайте.
- Так чего же вы рот-то открываете? Еще в рот попадет!..
- Нич... чего. У меня и это... И зуб тоже болит. Брызгайте, брызгайте!..
- Ну, что, легче?
Облизав губы, Кунин сунул в рот селедку, повертел вилкой и потом со вздохом сказал:
- Ну, вот и закушено. Пойду уж.
- Куда ж вы так рано? Ну, до свиданья! Луша, проводи барина, всего хорошего, заходите, когда-нибудь осенью...
Надевая в передней пальто, Кунин услышал разговор в гостиной:
- Ушел?
- Убрался. Как это люди, ей-Богу, не понимают... Лезут. Ни стыда, ни совести.
- Фрак еще напялил... хи-хи.
- А в руках кляк и перчатки. - Будто чучело из модного магазина.
Надев пальто, Кунин привычным жестом руки потянулся к Лушиному подбородку, но на полпути болезненно улыбнулся и опустил руку. Вынул привычным жестом из кармана полтинник, повертел его, почесал им щеку и непривычным жестом опустил снова в карман.
Луша захлопнула за ним дверь с таким расчетом, чтобы прищемить полу пальто. Не удалось.
Выбежав на улицу, Кунин поглядел на равнодушно-спешащих по своим делам пешеходов, заглянул в дно цилиндра, ища там разгадки своих тяжелых сомнений и дум, потом подошел к тумбочке, сел на нее и тихо заплакал сладкими слезами обиды и одиночества.
Подошли дворники.
- Чего это он?
- Дело праздничное. Отправить его в участок для вытрезвления.
И впервые за сегодняшний день, Кунин почувствовал на себе ласковый, полный сочувствия и соболезнования, взгляд...