ГЛАВА XV
ЗАКАТ КОММУНИЗМА
Украла обезьяна - Горилла у владельца хрупкую нежнейшую скрипку. Вскарабкалась на самую верхушку дерева и, скроив сентиментальную рожу, принялась играть на ней.
Дикие ушираздирающие звуки полились из-под смычка, зажатого в огромной косматой лапе.
- Гм, как будто не то, - подумала, морщась, Горилла. - Надо подтянуть струны.
Подтянула. Еще энергичнее обрушился смычок на звенящие, стонущие струны и еще ужаснее заскрипела, застонала скрипка.
- Постой же ты, дрянь этакая, - заскрежетала зубами Горилла. - Я тебя еще подтяну так, что ты...
И выставив вперед звериную нижнюю челюсть, так подтянула, что...
Тр-рах. Лопнули сразу все четыре струны - да как брызнут по выпученным обезьяниным глазам. Залилась кровью ослепшая обезьянья харя и тяжело свалилась с высокого дерева бесформенная изуродованная туша.
Зацвела сразу святая Русь, зажурчали потоки, покрылись могучие деревья тяжелыми плодами. Не алый мак зацвел на лугах, то пестрели внизу красные звезды на безжизненных изуродованных телах, то алая - обезьянья кровь хлынула и разлилась широким потоком, не яблоками, не грушами украсились пышные сады, то странные плоды повисли на деревьях, длинные, страшные, с высунутыми языками.
Бешено хлестнули натянутые струны русские по обезьяньим глазам - бешено рассчитывалась кроткая многотерпеливая страна с горе-музыкантами, колыхала огненная ненависть из края в край, из конца в конец, пока не выжгла все, как пламя выжигает сухую, лишенную соков траву...
Лето 1925 года наступило дождливое - будто смыть хотело небо все следы прошлого.
Кучер Никита из усадьбы Марьевка пошел в лес по грибы... Далеко забрел в самую глубь чащи, и уже доверху полон был его кузов желтыми и белыми пахучими грибами.
Вдруг зашевелился перед ним куст чертополоха и выскочило оттуда лохматое, волосатое дикое существо.
Закривлялось, заломалось и прорычало:
- Стой, солдат-соглашатель. В качестве наркома продкома реквизирую у тебя это сырье для Внешторга.
Вгляделся кучер Никита ближе в лохматое, волосатое чудовище, - ахнул:
- Господи, Владычица Небесная! Никак большевик? Во брат, штуку пымал. Отведу маленьким панычам, ныхай поиграют.
Схватил за руку наркома продкома - потащил.
- Да как же ты, голова твоя горькая, уцелел? Неужто же все время под чертополохом прятался... Ну и ну.
- Ау, брат, твой красный фронт, - засмеялся Никита, - кончал базар.
- Товарищ! Ввиду того, что мировая революция не за горами...
- Во-во! Оно самое! Да ты не кусайся, дьявол! А то я тебя так кусну, что черти посыпятся. Худущий, хлипкий, плевком тебя перешибить, а туда же норовит - зубами за ногу.
- Я сторонник активной политики, - пробормотал нарком-продком и тут же стащил из кузовка гриб.
- Да неужто ж сырьем будешь жрать? - удивился Никита. - Ведь подохнешь. Ну, вот мы и пришли. Эй, паничики! Володя, Соня! Большевика внизу пымал.
Послышался топот детских ножек и радостный визг.
На веранду, где хозяйка усадьбы варила варенье, ворвались с шумом и грохотом дети и, прерывающимися от волнения голосами, защебетали:
- Мамочка... Там Никита... Большевика поймали... В лесу. Ей-Богу! Косматый такой... Мамочка, пойдем смотреть!
Почти вся усадьба сбежалась на пойманное Никитой чудо.
Кто потрусливее, выглядывали из-за плеч впереди стоявших, кто посмелее, пробовали щекотать наркома-продкома тростинкой, чтобы вывести его из угрюмой задумчивости.
- Не мучайте его, - сказала приблизившаяся мать, окруженная детьми. - Зачем вы ему хворостинкой подмышку тычете?
- А чего же он, барыня, молчит? Молчит и зубами щелкает.
Услышав слово "барыня", нарком-продком горько усмехнулся.
- А-а... Опять, вижу, капиталисты и помещики сели вам на шею. Товарищи! Сделайте один дружный, пролетарский натиск и в ваших руках опять будет счастье трудящихся масс...
Никита фыркнул.
- Вишь ты, разговорился. А ну, покажи, как баба в очереди стоит... А покажи-ка, как Троцкий красной армии парад принимает...
- Никита! - укоризненно сказала хозяйка. - Что с ним, как с ученым медведем обращаешься... Все-таки, он человек...
- Он-то! - удивился Никита. - Да нешто такие человеки бывают? Не видал я таких человеков.
Нарком-продком в это время бочком подобрался к детям и, таинственно подмигивая, шепнул:
- Слышь, девчоночка! Вот тебе спичек коробка. Как нынче все улягутся, - ты домик и запали. Вообще, организуйся, девчоночка. А тебе, мальчик, на ножик. Ночью к папаше под кроватку спрячьтесь, а как они уснут, вы вылезьте да ножичком по горлышку - чик. Понял? Как это говорится:
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови -
Господи, благослови!
Взрослым сделалось скучно. Кое-кто стал расходиться. Но дети все еще толпились около наркома-продкома, разглядывая его блестящими любопытными глазами.
Вдруг Никита всполошился.
- Постой, ч-черт! Что ты делаешь?
- Самоопределяюсь.
Войдя в кухню, Никита перекрестился на образа, а нарком-продком ловко смахнул со стола и сказал:
- Здравствуй, прихвостень буржуазии.
- Здравствуй, обезьяна. Жрать, поди хочешь? На щец и пирога!
- Неужто у вас не по карточкам? - огорчился нарком. - Что за безобразие. Ну, я все-таки стану в очередь.
- Кухарка, - строго сказал нарком-продком. - Организуйсь в ячейки!
- Еще чего скажешь, бесстыдник, - законфузилась кухарка. - Тебя есть посадили, а не безобразить.
Поставили перед гостем лохматым, обросшим волосами, как кустарником, первую тарелку щей с кашей - прямо грохот пошел по кухне, вторую поставили, третью, - будто кирпичи со стены старого дома рушились - такой шум пошел. А как после пятой тарелки поставили пироги, то на одиннадцатом пироге встал нарком предком на ноги, покачнулся, стали на нем волосы дыбом, как на еже, пискнуло что-то внутри и грохнулся на каменный пол. Никита подошел, пошевелил ногой лежащую на полу груду тряпья, волос, грязи, непереваренных пирогов и красной пятикопеечной звезды, пошевелил все и сказал:
- М-ма... Это тебе, брат, не по карточкам в очереди... Пойтить метлу, что ли, взять... Вымести...
Примечания
Впервые под названием "Последний": Зарницы, 31 июля 1921, No 17.