РЕДАКТОРЪ.
I.
Въ боковой комнате трактира купца Осовелова сидели за графинчикомъ водки два человека: приказчикъ бакалейной лавки Мурзакинъ и редакторъ большой ежедневной газеты "Столичная Мысль" Миколаевъ.
Редакторъ, жестикулируя, говорилъ:
- Да, братъ... Попалъ я въ жилу - и никакихъ гвоздей! Не жизнь y меня теперь, a бланманже. Ни пито, ни едено, - пятьдесятъ целкачей въ месяцъ вынь, да положь! Ге! Миколаевъ, братъ, тоже не левой ногой сморкается. И всякая собака знаетъ меня: "редакторъ Миколаевъ, издательница Шмитъ" - въ каждой газете написано.
- Затрещалъ! - поморщился приказчикъ. - Ты, Миколаша, человекъ прiятный, но пустой. Глупый человекъ. Этакъ вотъ прыгаешь до поры, до времени, a потомъ - трахъ! И сядешь въ тюрьму.
Восторженный редакторъ притихъ, размазалъ пальцемъ по столу пролитое пиво и нерешительно возразилъ:
- Нетъ, не сяду... Зачемъ мне садиться?
- Самъ-то не сядешь... Другiе посадятъ. Нетъ... Нехорошее твое дело, Миколаевъ. Какой ты редакторъ? Силы настоящей въ тебе нетъ. Вотъ ты мне другъ, прiятель закадычный съ мальчишескаго возраста - и что же? Пишу я стишки разные, поэмки, a ты... разве ты ихъ напечатаешь въ "Столичной Мысли"? Какъ же! Такъ тебе и дадутъ. Кишка тонка, миленькiй!
- Отчего же не напечатать, - нерешительно сказалъ редакторъ. - Можно и напечатать... Если... гм... матерiалъ подходящiй.
Приказчикъ недоверчиво прищурился.
- Какъ же это ты сделаешь?..
- Да очень просто. Если стихи мне понравятся, возьму ихъ, отдамъ приказанiе печатать...
- Ну? Да ведь тамъ другой редакторъ есть?..
- Ш-што-съ? Какой это еще другой?! Я редакторъ Миколаевъ, и больше никакихъ редакторовъ Миколаевыхъ! Редакторъ Миколаевъ - издательница Шмитъ - типографiя "Польза и Дело"! Это, братъ, мы твердо знаемъ. Где ваши стихи?
Въ виду серьезности момента, редакторъ заблагоразсудилъ перейти съ приказчикомъ на "вы". На приказчика сразу пахнуло холодкомъ строгой оффицiальности.
Почувствовались два разныхъ человека: олимпiецъ-редакторъ распространеннаго органа и робкiй начинающiй поэтъ, судьба котораго всецело зависитъ отъ решенiя этого олимпiйца.
- Где ваши стихи? Посмотримъ-съ.
Приказчикъ тоже проникся настроенiемъ. Онъ сдвинулся на кончикъ стула, вынулъ изъ кармана сложенную вчетверо бумажку и почтительно протянулъ ее редактору.
- Вуаля, - щегольнулъ онъ французскимъ языкомъ, - стишки моего сочиненiя.
Редакторъ критически поджалъ губы и развернулъ произведенiе своего друга.
Что за славная картина
Этотъ городъ Петербургъ,
Только плохо тамъ живется
Всемъ приказчикамъ всегда.
Распроклятый бакалейный
И тяжелый очень трудъ:
День-деньской все на ногахъ ты,
Даже некогда вздохнуть!
Очень мило. Стихи о положенiи народнаго класса трудящихся. Соцiалистическое неустройство Карла Маркса. Такъ, такъ. Классовая перегородка, какъ говорится. Ну, хорошо...
Миколаевъ всталъ, и голосъ его зазвучалъ торжественно:
- Ну, хорошо!.. Трудящiй поэтъ Мурзакинъ! Ваши стихи приняты.
Въ этомъ месте приказчикъ решилъ, что принятiемъ стиховъ оффицiальныя отношенiя закончились, и, поэтому, немедленно перешелъ на прежнiй дружескiй тонъ.
- Вотъ мерси, Миколаша. Это здорово. A когда ты ихъ напечатаешь?
- Я ихъ завтра напечатаю, господинъ Мурзакинъ, будьте покойны.
Хотя приказчикъ и пытался найти прежнiе дружескiе тона въ беседе съ редакторомъ, но редакторъ повидимому, не былъ расположенъ разставаться съ преимуществами своего положенiя, и сейчасъ же явно подчеркнулъ желанiе держать начинающаго поэта на почтительномъ разстоянiи.
- Будьте покойны, господинъ Мурзакинъ...
Приказчикъ внимательно всмотрелся въ своего друга и - не узналъ его. Что то новое появилось въ лице редактора... Какая-то суровая, непреклонная складка легла около губъ, какъ-то решительно засверкали мутные доселе глаза и, казалось какой-то переломъ произошелъ въ доброй, мягкой, безвольной душе Миколаева.
Хлебнулъ-ли онъ сладкаго яда власти почувствовалъ-ли красоту силы и почета зазвучали-ли въ его душе новыя струны?..
Редакторъ допилъ залпомъ стаканъ пива, всталъ, выпрямился и, бросивъ на столъ трехрублевку, небрежно сказалъ:
- Не желаете-ли проехаться со мной въ редакцiю моей газеты? Я на минутку: отдамъ два-три распоряженiя, отошлю ваши стихи въ типографiю - и тогда къ вашимъ услугамъ.
- A васъ не вытурятъ, Миколаша?
- Шш-то-съ?! Человекъ! Получите деньги! Дайте газету "Столичная Мысль". Вотъ, спасибо. Видите-ли, господинъ Мурзакинъ - это газета... Видите-ли... господинъ Мурзакинъ (если, конечно, ха-ха, вы еще не ослепли?) что внизу написано? Ре-дак-торъ A. C. Миколаевъ, издательница О. Шмитъ, типографiя "Польза и Дело"! Едемъ!
II.
Редакторъ и приказчикъ подошли къ фешенебельному подъезду, въ которомъ помещалась редакцiя "Столичной Мысли", и остановились.
- Идите; Мурзакинъ, - не бойтесь - ласково ободрилъ приказчика редакторъ, въ то время, какъ на лице его застыла та-же строгая, непреклонная складка. - Идите... Это моя редакцiя.
- Вамъ кого? - остановилъ ихъ редакцiонный разсыльный.
- Болванъ! - вскричалъ, сердито хмурясь, Миколаевъ. - Редактора не узналъ? Распустились, черти... Пьянствуете все! Сними съ этого господина пальто. Пришли ко мне секретаря и издателя!.. Я буду въ редакторскомъ кабинете. Живо!
Редакторъ смело подошелъ къ двери, на которой красовалась надпись "Кабинетъ редактора", и распахнулъ ее. Кабинетъ былъ пустъ.
- Идите, Мурзакинъ. Ге! Вы уже приняты въ число сотрудниковъ и, поэтому, можете сидеть y меня въ кабинете.
Тонъ его, по прежнему, былъ ласковъ и снисходителенъ, a около губъ, попрежнему, змеилась складка неслыханнаго упорства и решимости.
- Эй, кто тамъ! Тысячу разъ вамъ нужно повторять: позовите секретаря!
Въ кабинетъ вошелъ полный пожилой человекъ и обвелъ удивленнымъ взглядомъ сидевшихъ людей - одного на редакторскомъ кресле за монуменальнымъ столомъ, другого - на кончике стула, почтительнаго, робкаго, подавленнаго окружающимъ его великолепiемъ.
- Миколаевъ?!! Это вы тутъ кричите? Что вамъ нужно? Зачемъ вы сели сюда?
Миколаевъ откинулся на спинку кресла и юмористически всплеснулъ руками:
- Нетъ, это мне нравится: зачемъ я здесь? Да кто редакторъ? Вы редакторъ или я редакторъ? Что вы тутъ такое? Секретарь? Такъ и занимайтесь своимъ деломъ! Ш-што-съ? Распустились все, за деломъ не следите! Если васъ не подтягивать, такъ тутъ, чортъ знаетъ что, пойдетъ!.. Не бойтесь, Мурзакинъ. Да, кстати, секретарь... вотъ я принесъ тутъ стихи этого господина. Отошлите ихъ въ типографiю "Польза и Дело" и велите напечатать ихъ покрупнее !
- Вы пьяны, Миколаевъ - сказалъ, пожимая плечами, секретарь. - Или съ ума сошли.
Миколаевъ всталъ.
Лицо его было наружно спокойно, но сжатыя губы и нависшiя брови предвещали бурю.
- Это вы мне говорите? Мне? Вонъ отсюда! Чтобъ духу твоего не было! А? Какъ это вамъ понравится? - обратился редакторъ къ поэту. - Онъ мне говоритъ такiя вещи. Ну, времячко!.. Недаромъ, я вчера читалъ, говорятъ: реакцiя. И верно. Яйца курицу учатъ! Чего же вы стоите? Сказано вамъ: уходите! Скажите, чтобы вамъ тамъ въ конторе выдали разсчетъ. Ступайте! Я васъ всехъ тутъ шелковыми сделаю.
Приказчикъ обратилъ къ редактору бледное лицо и прошепталъ:
- Уйдемъ лучше.
Онъ позвонилъ. Когда вошелъ разсыльный, онъ уткнулся въ какую-то бумагу, потомъ поднялъ разсеянный, задумчивый взоръ и спросилъ:
- Издатель здесь?
- Нету.
- Где же это онъ ходитъ? Вместо того, чтобы дело делать, слоны-слоняетъ... Безобразiе! Зачемъ не приглядишь самъ - все валится!..
- Слушайте, - сказалъ разсыльный, нерешительно подходя къ столу, - шли бы вы домой, а? Ей Богу. Вамъ же хуже... Знаете ведь нашего Павла Захарыча...
- Ш-ш-то-съ? Ты, братецъ, дуракъ. Секретаря я выгналъ, потому что онъ человекъ интеллигентный, a поступаетъ, какъ нахалъ!.. Но ты просто глупъ, и не знаешь съ кемъ и какъ говорить. Ты видишь эту газету? Кто здесь подписанъ? Редакторъ А. С. Миколаевъ! A я кто? Андрiанъ Семенычъ Миколаевъ! Ясно, кажется?
Разсыльный качнулъ сомнительно головой и вышелъ. Миколаевъ потеръ руками голову и устало сказалъ:
- Тяжелая, братецъ, это штука - редактировать газету. То, да ce... Это что? Письма? Почта?
Онъ взялъ со стола пачку писемъ и, положивъ себе на колени, сталъ вскрывать ихъ.
- Написано: господину редактору "Столичной Мысли". Это мне. Ну, посмотримъ. Это что? Разсказъ: "Холерный бунтъ". Глупо. Только публику пугать. Зачемъ? Нужно веселенькое, a они о бунтахъ... Это что? "Дальневосточныя осложненiя". Политика... Ну, это можно. "Еще о мелкой земской единице". "Еще?". Значитъ, что то уже было? Гм... Авторъ повторяется. Да и глупо: что такое - мелкая единица? Разве единицы бываютъ разныхъ размеровъ? Почему земская? Пишутъ, пишутъ и сами не знаютъ, что пишутъ. Это мы бросимъ въ корзину, a это въ типографiю... Крупный шрифтъ!.. Гм...
Редакторъ такъ углубился въ занятiя, что даже не заметилъ, какъ въ кабинетъ вошелъ издатель газеты Корявовъ.
- Миколаевъ?! - сказалъ онъ удивленно. - Что это ты, братецъ?!
- А, Павелъ Захарычъ, - кивнулъ головой, отрываясь отъ бумагъ Миколаевъ. - Где это вы пропадали? Я два раза спрашивалъ. Такъ нельзя.
- Ты пьянъ?!!
- Павелъ Захарычъ, - сурово и твердо сказалъ Миколаевъ. - Вы здесь y меня и, поэтому, прошу... Довольно! Не забывайте, кто здесь редакторъ...
Издатель подошелъ къ дверямъ, отворилъ ихъ и, полусмеясь, полусердито сказалъ разсыльному:
- Илья! Возьми Миколаева и выведи въ переднюю. Да скажи, чтобъ въ конторе выписали ему разсчетъ.
III.
Когда Миколаева выводили изъ кабинета, онъ кричалъ, упирался и грозилъ, что разсчитаетъ издателя...
Другъ его, приказчикъ, напротивъ, былъ тихъ, покоренъ, и только молящимъ голосомъ просилъ Илью:
- Не трогайте его... Онъ самъ уйдетъ, Ахъ, ты-жъ, Господи... Такое дело! Не толкайте его...
- Не понимаю... - печально сказалъ онъ. - Что же это такое: редакторъ я или не редакторъ?