Корни в земле
Толстый человек, отдуваясь и тяжело дыша, утирал громадный лбище громадным клетчатым платком и, делая после каждого слова антракт, в виде глубокой передышки, говорил:
-- Это (передышка) как же (передышка) будет (передышка) теперича?
-- А что? - недоуменно поднял я голову.
-- Значит, это выходит, что жить не по-хорошему нужно, не в браке, а в разврате - да? В гнусности - да?
-- Именно?
-- Раз свадьбы не сделаешь - что ж оно выйдет? Ясное дело.
-- Какой свадьбы?
-- Какая бывает. Между двумя.
-- Которыми?
-- Вообще. Барышня, скажем, и кавалер.
-- Ну?
-- Между ими, говорю.
-- Так кто ж им мешает жениться?
-- Без свадьбы-то?
-- Со свадьбой!
Толстяк охнул и, как кит, выпустил из ноздри струю воздуха, поколебавшую гардину на окне.
-- Где-же это вы, скажите на милость, свадьбу теперь увидите?
-- А что? Пост?
-- Тоже вы скажете - пост. Пост дело проходячее: пост ни при чем.
-- А что не проходячее?
-- Читали, что всякое питье хотят уничтожить?
-- Умники вы!.. Новомодные танцоры. Шаркуны, трам-блям... Вот и выдумываете бо-зна-что!
-- Однако, при чем тут свадьба?
-- О, Господи-ж! Да какая христианская душа без выпивки свадьбу справит? Ведь куры ж засмеют. Господи, Господи!
-- Какой вздор. Обряд бракосочетания не требует выпивки.
-- Так-с. Вы по-умному все, по-балетному рассуждаете. А дозвольте вас спросить: вернумшись?
-- Что такое - вернумшись?
-- Вернумшись с этого бракосочетания, как вы выражаетесь, что они должны делать?
-- Молодые?
-- Да-с. И молодые, и старые.
-- Чай пить.
-- Это на свадьбе-то?! Да пригласи меня человек на такую свадьбу - я и ему и его невесте всю прическу чаем ошпарю!
-- Пусть не приглашает.
-- Это меня-то? Дядю-то? Кто его после такого поступка лечить будет?
-- Однако, согласитесь сами, что таким образом для вашего племянника создается безвыходное положение.
-- То-есть для племянницы. И верно, что безвыходное. Где уж тут замуж выходить при этом самом! Позорь один, смехота.
-- Не понимаю, почему. Будто все дело в выпивке.
-- Ну, вот и говори с ним. Свадьба это али нет?
-- Свадьба.
-- Музыка должна быть? Туши она должна играть? Под какой же дьявол она будет играть туши, ежели выпить нечего? За мое-то здоровье, за дядюшкино, должны пить или, может быть, скажете - не должны? За молодых должны пить или не должны? Керосин пить будут, клюквенный сироп? Молодым должны кричать горько! или не должны? А где ж тут горько? От чего? От чего?! Ora моржовой воды?!!
-- Что это за моржовая вода?
-- Лечебная. С пузыречками. Орел на этикетке.
-- Боржом!
-- Ну, и что же?
-- Так вот, при таких обстоятельствах, я вас спрашиваю, что это получится: свадьба или похороны? Чем молодые потом такой день вспомнят? Похороны? Да теперь и похороны тоже... Доведись на меня - никогда бы я при таких делах не похоронился.
-- Похоронят! И спрашивать не будут.
-- Разве что. А только вот уж всякий на таких похоронах скажет: Собаке собачья смерть. И действительно!
Он всплакнул в платок, высморкался и обратил на меня маленькие покрасневшие глаза.
-- Простите вы меня, сырой я. Так вот вам какие похороны. Певчие без водки злые, как собаки, петь будут безо всякой чувственности, поминальщики за блинами, за пирогами не поплачут, как раньше, а еще по трезвому делу так ругнут, так обложат покойничка, что он, как шашлык на шампуре, завертится в гробу. А детки!.. Эти, ангелочки малые...
Он снова полузаплакал в платок, полувысморкался.
-- Детки, говорю я... Так некрещеными им, значит, и ходить? Ни нашим, ни вашим, да?
-- Ну, уж крестины, простите...
-- Нет, это уж вы мне простите! Не желаю я вам прощать - лучше уж вы мне простите! Это какие же такие крестины должны получиться, когда за здоровье младенца, за евонную мамыньку, за крестных - так уж и не выпьет никто?! Это вы как понимаете? Да ведь после таких крестин младенец и лапки кверху задерет.
Я засмеялся.
-- Выживет.
-- Выживет? Почему выживет? Потому что пусть лучше некрещеным бегает, чем...
Очевидно, глаза его устроились в свое время на сыром, болотистом месте. При легоньком нажатии платка в этих двух кочках проступала обильная вода.
Высморкавшись особенно щеголевато и громко, он сказал с грустной мечтательностью:
-- Ну, конечно, что же это за жизнь. Так и будут ходить - некрещеные, невенчаные, непогребеные... И помирать скверно и жить не сладко.
И вдруг, вспомнив что-то, с новой энергией застонал толстяк:
-- А праздники!! А Рождество и Пасха?! Пришел ко мне, скажем, Семен Афанасьич. Драсьте - драсьте. Понравилась ли вам заутреня? Пожалуйте к столу. Крякнет Семен Афанасьич, потрет руки, пригладит усы, подойдет к столу... (он всхлипнул), подойдет это он к столу - ветчина тут, поросеночек, колбаса жареная, птички разные разрумяненные... И что же! Все это по столу стелется, все это низко, простите! А где же вершины духа человеческого? Где же эти пирамиды, обелиски, радующие взоры и уста! Как же может Семен Афанасьич съест поросеночка? Как ему в глотку полезет жареная колбаса? Как у него подымется рука золотистенький грибок в рот отправить? Да не сделает же этого Семен Афанасьич! Не такой это он человек. Выронит вилку, шваркнет хлебцем, уже заранее для первой рюмки приготовленным - в поросенка, плюнет на стол и уйдет. Это Рождество, по-вашему? Это Пасха? Это колокольный звон или ваше трам-блям?!! Нечистый возрадуется - и горько восплачем мы! Да я в такой праздник сейчас же работать, как в буденный день, пойду. Знаете вы это? Что мне такой праздник? Да вам самим лучше меня занять работой в такой праздник, а то ведь я на людей бросаться буду, кусаться буду, землю ногами рыть!! Ведь раньше, вы подумайте, что было: с утра собираешься, чтобы пить, потом пьешь, потом опохмеляешься, тошнит, значит, тебя, голова болит - ан, смотришь, день и прошел. А нынче что я буду делать? Пойду да Семену Афанасьевичу стекла и побью.
-- Это зачем-же? - удивился я такому странному заключению.
-- А с досады. Двадцать лет мы с ним вместе пьем - так это как вынести? Да уж что там о праздниках говорить... А будни! А моя работа?! - подрядами я занимаюсь. Как же я с нужным человеком дело сварганю, как я его удоблетворю - лимонным сюропом или голланцким какаом? На голову он мне выльет сюроп. Да ну вас!!! - вдруг махнул он рукой. - Пойду. Доведете вы меня когда-нибудь до кондрашки...
Ушел, не забыв надавить красным платком свои водоточащия кочки...
* * *
Вчера этот толстяк явился ко мне, размахивая огромной простыней петроградской газеты.
-- Это как же-с?
-- А что же это вы белым флагом размахались?
Он был светел. Сиял.
-- Нет, уж пусть кто другой сдается. А мы еще повоюем.
-- С чего это так возсияли?
-- Так ведь для технических же?
Он призадумался, немного обеспокоенный.
-- А это что-же, по-вашему, обозначает?
-- Значит, не для питья.
-- Ну, там... для научных препаратов, для парфюмерии, для лекарств.
-- Толкуйте! Тогда бы о спирте говорилось, а тут ясно сказано: водка. Я не хотел сдаться:
-- Все-таки, для технических целей сказано. Я еще понимаю, если бы продавали крепкие виноградные... Тогда бы...
-- Попались, батенька! Вон что дальше сказано: будет допущена продажа крепких виноградных вин для технических целей... Какие же это, простите, технические цели - для мадерцы, токайского или мартеля, три звездочки. Одна только техническая цель - купить бутылочку и высмоктать ее.
-- Да... Это что-то непонятное. Впрочем, если сказано: для технических целей, то, очевидно, зря никому из частных лиц продавать не будут.
Он прищурился.
-- Так-с? А кому же будут?
-- Очевидно, техникам.
-- Каким образом?
-- Куда?
-- А к другим техникам - новость сообщить. Эй, Глаша! Скажи технику Гавриле, чтобы подавал. Поеду к технику Семену Афанасьичу. Спасибо, Глаша! Воть тебе на технику полтинник!..