Поиск по творчеству и критике
Cлово "ARS"
Входимость: 1. Размер: 10кб.
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 10кб.
Часть текста: торжественно: — Ты литератор? — Я думаю. — Вот и прекрасно. Мы с тобой через час поедем на торжественное заседание местного кружка филателистов. — Кружка… чего? — Филателистов! Неужели ты не знаешь, что это такое? Человек с менее болезненным самолюбием ответил бы просто и откровенно: — А черт его знает, что это такое… Я же сделал обиженное лицо и угрюмо спросил: — Это что ж… экзамен? Неужели ты считаешь меня настолько некультурным, что я не знаю, что такое — филармонисты. — Филателисты, а не филармонисты. — Это смотря где. По всему Бискайскому побережью их называют филармонистами. Местное арго. — Ну, так что ж — пойдем? — А что я буду там делать? — Помилуй! Ты должен сказать там приветственную речь от имени русской литературы. — Кой черт? Да я не говорю речей. — Это неважно. Ты будешь говорить по-русски, а там все равно никто русского языка не понимает. Твоя речь — простой акт вежливости. Я уже обещал, что ты будешь говорить… — А какая нелегкая тебя за язык тянула обещать? Не пойду я! — Помилуй, как не пойдешь?! Твоя приветственная речь стоит даже на повестке. Да тебе — что? Скажешь несколько общих слов о задачах филателистики, о ее горизонтах, о ее будущем — да и конец. Одевайся. Я бы скорей умер, чем сознался, что филателисты для меня — загадочное санскритское слово… А в наше проклятое время под рукой никогда нет энциклопедического словаря… — Подожди, — нервно сказал я. — Мне нужно поговорить по телефону — одно дело! Я сейчас приду. Выскочил я из комнаты, побежал вниз. — Алло! 137-12? Вы, Петр Семеныч? Здравствуйте! Как поживаете? А я, знаете, вступил в кружок филателистов. — Ну что ж поздравляю. — Да?.. Спасибо… Вы одобряете?...
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Часть текста: мелко бумажек, накрытых мраморным позеленевшим прессом с яичком наверху, какая-то старинная книга в кожаном переплете, лимон, весь высохший, ростом не более лесного ореха (тут, на витрине, было полдюжины таких лимонов в банке из-под варенья), отломленная ручка кресел, кусочек сургуча, кусочек тряпки, два пера, запачканные чернилами, зубочистка, совершенно пожелтевшая, а из всей этой кучи заметно высовывался отломленный кусок деревянной лопаты и старая подошва сапога». Это, если вы помните, было у Плюшкина. Буквально то же самое красовалось на витрине, но с прибавкой небольшого крайне яркого плаката, стоявшего на самом выгодном месте, посредине… Плакатик изображал разноцветного господина, держащего в одной руке сверкающую резиновую калошу, а пальцем другой указывающего на клеймо фирмы на подошве: «Проводник». Меня очень рассмешила эта ироническая улыбка нашего быта: резиновых калош нельзя достать ни за какие деньги, а хозяин магазина упорно продолжает их рекламировать. Так как хозяин стоял тут же, у дверей своей сокровищницы, я спросил его: — Зачем вы рекламируете калоши «Проводник»? — Где? — удивился он. — Это? Помилуйте! Да это картина. Мы это продаем. — Как продаете? Да кому ж это нужно… — Покупают. Повесишь в комнате на стенке, очень даже украшает. Видите, какие краски! В торгашеском азарте он снял с витрины господина, указующего перстом на сверкающую калошу, и преподнес это произведение к самому моему носу. — Вот она, картинка-то. Купите, господин. Я вспомнил свою петербургскую квартиру, украшенную Репиным, Добужинским, Билибиным, Ре-Ми, Александром Бенуа, — и рассмеялся. — А в самом деле, не купить ли? Раз наступает такая дикариная...