Поиск по творчеству и критике
Cлово "GRANDE"
Входимость: 1. Размер: 9кб.
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 9кб.
Часть текста: я решил открыть в столице собственный театр: нанял помещение, пригласил хороших актеров и умных режиссеров. — Я думаю, можно и начинать, — сказал я старшему режиссеру. — Для открытия мне бы хотелось поставить «Отелло» Шекспира. Режиссер согласился со мною. — Прекрасно! На ближайшем заседании мы это и обговорим. — Разве нужно заседание? — А как же! Это очень сложная и трудная вещь — постановка пьесы. — Да, да — это верно. Пока раздашь роли, начнешь репетиции, напишешь декорации… Режиссер в ужасе взглянул на меня и отшатнулся… — Создатель! Да имеете ли вы какое-нибудь представление о театре? Не полагаете ли вы, что, для того чтобы построить дом, достаточно навалить груду кирпичей? — Простите… я… — Ничего, ничего. На заседании вы увидите, как это делается. * * * Было заседание. Когда все собрались, главный режиссер встал, откашлялся и сказал: — Милостивые государи! Прежде всего, мы должны бросить беглый, ретроспективынй взгляд на Бэкона. Шекспиро-бэконовский вопрос прошел два фазиса. До 1889 года бэкониада ограничивалась одними теоретическими домыслами в своем походе против Шекспира. Но шекспирологи не обращали внимания на новый фазис бэкономии. В этом смысле высказалось, напр., немецкое Шекспировское общество в 20-м «Jahrbuch». Но уже в 24-м «Jahrbuch» e известный профессор Лео выступил с очень резкой статьей против американца Донелля, изобретателя бэконовского шифра. Странно, однако, что среди всех обличительных статей против Донелля в «Jahrbuch» e нет ни одной, в которой было бы обращено внимание на язык будто бы раскрытого шифра… — Действительно, странно! — подхватил я. — Изумительно прямо. Ну, кому же мы поручим роль Отелло? Все странно взглянули на меня, а режиссер сказал: — Теперь бросим беглый взгляд на мнение по этому...
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Часть текста: Лечение Мы в Венеции. Если бы какой-нибудь гениальный писатель обладал таким совершенным пером, что дал бы читателю, не видевшему Венеции, настоящее о ней представление, — такой писатель принес бы много несчастья и тоски читателям. Потому что узнать, что такое Венеция, и не увидеть ее, это сделаться навеки отравленным, до самой смерти неудовлетворенным. Когда я приехал в Венецию, я подумал: — «Ведь миллионы людей живут и умирают, не видя Венеции. Если бы они знали то, чего они лишены, жизнь их потеряла бы краски, и тоска по далекой невыразимой красоте иссушила бы сердце». Я пишу эти строки в холодном угрюмом Петрограде, но стоит мне только закрыть глаза, как я до последних мелочей вижу Венецию. Она врезалась в память неизгладимо, я по ней тоскую и мечтаю, как о далекой прекрасной любовнице, свидание с которой сделает меня снова счастливым. Я закрываю глаза… Мягкий густой вечерний воздух, нежащий, как прикосновение, невыразимая истома во всем теле; хочется встать в гондоле и закричать от полноты настоящего наслаждения и счастья. Но не встаешь… Наоборот, развалившись на уютных подушках, погружаешься в блаженную неподвижность и всем телом, всеми органами, всеми порами впитываешь в себя ленивый, теплый, сладкий воздух, сладкую песню, лениво доносящуюся издалека, и молчишь, молчишь… Черная густая вода тихо журчит за гондолой, нежно плещет весло ленивого парня на корме и таинственно молчат сбежавшиеся к воде старые-престарые дома, среди...