Поиск по творчеству и критике
Cлово "1859"
Входимость: 1. Размер: 14кб.
Входимость: 1. Размер: 68кб.
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Входимость: 1. Размер: 8кб.
Входимость: 1. Размер: 12кб.
Входимость: 1. Размер: 9кб.
Входимость: 1. Размер: 10кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 14кб.
Часть текста: нас с ними, - что мы должны сделать, чтобы убедить их? Чей-то серебристый голосок посоветовал: - Поджечь университет. - Это, конечно, хорошо... но я не вижу логики... - Тут только слепой не увидит логики: в университете преподают науки; мы его поджигаем, - пусть мужчинам будет наука, чтобы они к нам присоединялись. - Браво! Верно! Выдать ей оружие из наших складов! - Какое оружие? - Коробку спичек. Выдали. * * * И еще был митинг. - Леди! Стойкая защитница наших прав мисс Броун, поджегшая университет, арестована! Она объявила голодовку, но тюремная администрация кормит ее насильно. В какой форме мы должны выразить протест? - Взорвать железнодорожный вокзал!! - Простите, но я не вижу логики... - Это вы не видите. А другие видят. На всяком железнодорожном вокзале есть буфет: в буфете этом кормят публику. Нашу мисс Броун тоже кормят. Если же мы взорвем вокзал с буфетом, то тюремная администрация поймет, что... - Браво! Принято! - Брависсимо! Принятиссимо!! * * * - Леди! За взрыв железнодорожного вокзала мисс Дуббльтон была арестована и обыскана. Вы слышите? Обыскана! Мы должны выразить протест против этого. Но какой?! - Поколотить Аксвита! - Виновата, но где же тут логика? - Как где? Он ведь Асквит? - Асквит. - Министр? - Министр. - Мисс Дуббльтон обыскали? - Обыскали. - И арестовали? - Да. - Ну, и вздуем Асквита. - Да ведь он же не министр полиции? - Сам виноват. Если бы был министром полиции, - он бы должен был не допускать такого варварского обращения с женщиной... Кто же виноват, что он не министр полиции!.. - Верно! Браво! - Лупи его, Асквитишку! Выдать ей из наших складов оружия одну пощечину. * * * - Леди! Мисс...
Входимость: 1. Размер: 68кб.
Часть текста: прессе. Одна из моделей таких отношений дана в рассказе «Золотой век». Рассказ начинается с того, что по приезде в Петербург рассказчик является к старому другу репортеру Стремглавову и заявляет ему, что хочет быть знаменитым. На вопрос репортера о том, давно ли он пишет и вообще сочиняет, рассказчик отвечает, что ничего не пишет и ничего не сочиняет. И, тем не менее, Стремглавов согласился сделать рассказчика знаменитостью. На следующий день в газете в отделе «Новости» появилось такое сообщение: «Здоровье Кандыбина поправляется». На удивление самого рассказчика, который, по его словам, не был болен, он получает ответ: «Это так надо, — сказал Стремглавов. — Первое известие, которое сообщается о тебе, должно быть благоприятным... Публика любит, когда кто-нибудь поправляется. — А она знает — кто такой Кандыбин? — Нет. Но она теперь уже заинтересовалась твоим здоровьем, и все будут при встречах сообщать друг другу: «А здоровье Кандыбина поправляется». — А если тот спросит: «Какого Кандыбина?» — Не спросит. Тот скажет только: «Да? А я думал, что ему хуже». — Стремглавов! Ведь они сейчас же и забудут обо мне! — Забудут. А я завтра пущу еще такую заметку: «В здоровье нашего маститого...» Ты чем хочешь быть: писателем? художником?.. — Можно писателем. — «В здоровье нашего маститого писателя Кандыбина наступило временное ухудшение. Вчера он съел только одну котлетку и два яйца всмятку. Температура 39,7». — А портрета еще не нужно? —...
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Часть текста: Четыркина. Два рослых усача, стоявших по бокам Коли, тоже взглянули на Колю, нагнувшись к нему и поощрительно подмигивая: - Отвечайте, господин. Господин выставил голову с блестящими глазенками из-за края стола и смущенно посмотрел на другого господина, сидящего за столом. - Я польше не пуду, - прошептал он. - Ага! Больше не будете... Это хорошо, молодой человек. Чего же вы больше не будете? - Ничего... - Нет, как же так - ничего! Выходит так: что вы делали что-то такое, чего вы уже впредь не будете делать. Что же вы делали? - Над... сона читали. - Огарки? - Чего? - Я говорю: огарки?! Вы! - огарки?! - Нет, лампы. - Чего, лампы? - При лампах. А если днем, так без лампов. Читали... Мы больше никогда не будем. Господин, сидевший за столом, взял книгу и стал ее перелистывать. - Гм!.. "Стихотворения С. Я. Надсона с портретом факсимиле"... Это что такое "факсимиле"? А? - Я не знаю. Издание. - Какое издание?! Почему? - Не знаю. - Тут написано "собственность литературного фонда". Книга ваша? - Н... наша. - Значит, в фонде состоите? - Больше никогда не будем... Это Голубков 3-й на меня свалил. - Голубков третий будет допрошен особо. Значит, вы занимались революцией и порнографией? - Нет... я не знаю. Мы Надсона больше в красненьком таком переплете... С гвоздичкой. - С гвоздичкой? Недурно!! А революцией зачем занимались? - Это не мы. - Как не вы! А Надсона-то, небось, читали? (Он перелистывает книгу). Вот: Мне душен этот мир разврата С его блестящей мишурой! Здесь брат рыдающего брата Готов убить своей рукой. - Это...
Входимость: 1. Размер: 8кб.
Часть текста: сколько наросло - вековая пыль, благородная,-- а теперь слушайте... * * * Однажды в кинематографе я видел удивительную картину: Море. Берег. Высокая этакая отвесная скала, саженей в десять. Вдруг у скалы закипела вода, вынырнула человеческая голова, и вот человек, как гигантский, оттолкнувшийся от земли мяч, взлетел на десять саженей кверху, стал на площадку скалы - совершенно сухой и сотворил крестное знамение так: сначала пальцы его коснулись левого плеча, потом правого, потом груди и, наконец, лба. Он быстро оделся и пошел прочь от моря, задом наперед, пятясь, как рак. Взмахнул рукой, и окурок папиросы, валявшийся на дороге, подскочил и влез ему в пальцы. Человек стал курить, втягивая в себя дым, рождающийся в воздухе. По мере курения, папироса делалась все больше и больше и, наконец, стала совсем свежей, только что закуренной. Человек приложил к ней спичку, вскочившую ему в руку с земли, вынул коробку спичек, чиркнул загоревшуюся спичку о коробку, отчего спичка погасла, вложил спичку в коробку; папиросу, торчащую во рту, сунул обратно в портсигар, нагнулся - а плевок с земли вскочил ему прямо в рот. И пошел он дальше также задом наперед, пятясь, как рак. Дома сел перед пустой тарелкой и стаканом, вылил изо рта в стакан несколько глотков красного вина и принялся вилкой...
Входимость: 1. Размер: 12кб.
Часть текста: ноги, будто выходящие прямо из груди, увидит вытянутое в аршин лицо - и засмеется дурак, как ребенок; сядет в "веселую бочку", да как столкнут его вниз, да как почнет бочка стукаться боками о вертикально воткнутые по дороге бревна, да как станет дурака трясти, как дробинку в детской погремушке, круша ребра и ушибая ноги,-- тут-то и поймет дурак, что есть еще беззаботное веселье на свете; и к "веселой кухне" подойдет дурак, и тут он увидит, что это настоящая его, дуракова, тихая пристань. Впрочем, она не особенно тихая, эта пристань. Потому что "веселая кухня" заключалась в том, что на расстоянии нескольких аршин от барьера на полках были расставлены бракованные тарелки, блюда, бутылки и стаканы, в которые дурак имеет право метать деревянными шарами, купив это завидное право и привилегию за рубль серебра. И прибыли-то дураку никакой не было - ни приза за разбитие тарелок ему не давали, ни одобрения зрителей он не получал, потому что раскокать блюдо на трехаршинном расстоянии было легче легкого,-- а вот поди ж ты - излюбленное это было дурацкое удовольствие - сокрушать десятки тарелок и бутылок... А из "веселой кухни", разгорячив свою пылкую кровь,-- направлялся дурак для охлаждения прямехонько в "таинственный замок"... Это было помещение, входя в которое вы должны были приготовиться ко всему: бредете ли вы по абсолютно темным узким коридорам, а вам тут и привидения, натертые фосфором, являются, и задушает вас невидимая рука, и скатываетесь вы по какой-то трубе вниз на какие-то мягкие мешки, а главное, когда вы, радостный, выходите наконец в залитый светом воздушный мостик, открытый глазам толпящейся внизу публике,-- снизу дунет на вас таким ураганным ветром, что, если вы мужчина, пальто ваше взвивается выше к...
Входимость: 1. Размер: 9кб.
Часть текста: проклятый конкурс в журнале! Два часа бьемся с Ложкиным и Шестипаловым - никак он не разрешается. Господа, познакомьтесь! Ложкин, Шестипалов - Скрежетов... Слушай: двенадцать человек собралось на лужайке! Из них четыре бабушки, семь сестер, две тещи, один шурин... - Ферреро казнили! - вскричал Скрежетов. - Неужели? - удивился Ложкин. - Это знаменитый экспроприатор? - Нет, - сказал Шестипалов. - Это, кажется, персидский реакционер, которого бахтиары изловили и повесили! - Да нет же! - нервно перебил Скрежетов. - Ферреро - свободный мыслитель, заподозренный совершенно ошибочно в барселонском восстании. Он испанец! - Испа-анец? Так вы-то чего волнуетесь: мало ли испанцев на свете!? - Ну, все-таки, - солидно вступился Мухин, - явление возмутительное! Казнь невинного человека не может быть допустима в правовом государстве... это верно. Но, ведь, его уже казнили? - Казнили! - простонал Скрежетов. - Ну, раз казнили - мы уже ничем помочь не можем. Если бы не казнили - тогда другое дело. - Вы помочь не можете! - вскричал Скрежетов. - Но вы должны выразить свой протест!! Весь культурный мир поднялся против этой бессмысленной казни. Англичане, итальянцы, французы - все они под крики возмущения устраивают демонстрации против черных иезуитов и справляют поминки по погибшем борце! Всюду митинги протеста, шествия... устраивают забастовки! Объявлен всеобщий бойкот испанских товаров!.. Мэр Шербурга вернул испанскому послу орден, пожалованный этому мэру Альфонсом. - Да что вы! -...
Входимость: 1. Размер: 10кб.
Часть текста: за них жирную пачку керенок в пятьдесят тысяч, Иван Николаевич Трошкин говорил своему другу Филимону Петровичу Грымзину: — То есть, знаешь, — если бы не так дорого драли — ни за что бы не пошёл! — Ещё бы, — рассудительно поддакивал Грымзин, — этакия деньжища не жалко и заплатить. — Чего это они нам покажут? — Говорят тебе — Город Чудес. Значит, чудеса будут — ясно! — Пожалуйста сначала в контору, ваше сиятельство, — сказал швейцар, снимая фуражку и изгибаясь в три погибели. — Слышь ты, — толкнул локтем приятеля Грымзин. — Чудеса, брат, уже начались. «Сиятельством» назвал. В конторе щеголевато одетый клерк почтительно вручил им какую-то проштемпелеванную бумажку и указал на кассовое окошечко: — Там получите деньги на расходы. И когда кассир пододвинул им столбик золотых монет, рублей на двести, на столько же романовских и целую кучу серебряных рублей и мелочи — оба друга только промычали что то и, боясь громко ступать по выхолощенному паркету, направились к выходу. Вдруг Трошкин застыл перед огромным, висящим на стене отрывным календарём и, не могши вымолвить слова, только головой дернул: — Смотри! — На календаре было: «1908 год. 18 августа». — Виноват, робко обратился к клерку Трошкин. — Какое у нас сегодня число? — 18 Августа. — А… год? — Неужели не знаете? 1908-й. Тут же написано. — Ну ну, — покрутили головой друзья. Вышли. Ошарашенные, зашагали по городу. По улице — мчался мальчишка, оглашая воздух неистовыми воплями: — Ин-те-рресные газеты: «Новое время» [10] , «Русское Слово» [11] , «Речь» [12] !! «Биржёвка» [13] !!...